Начальная страница

Леся Украинка

Энциклопедия жизни и творчества

?

Ух! волки!

Жорж д’Эспардес

Перевод Леси Украинки

Много говорится об интересе французов к русской литературе и жизни. Действительно, французы не только переводят произведения русской литературы, но и сами пишут повести и рассказы из русской жизни. Но каково в большинстве случаев это знакомство с русской жизнью – о том можно судить по предлагаемому рассказу из русской жизни, принадлежащему перу французского литератора Жоржа д’Эспардеса и напечатанному в парижском журнале «Echo de la semaine». В рассказе этом так много забавного, вытекающего из самых странных понятий автора о русской жизни, что все повествование обращается для нас, русских, из драматического в комическое. Нельзя сказать, чтобы автор вовсе ничего не знал о России, о жизни русского народа, – он кое-что слыхал, знает даже кое-какие русские слова, которые помещает даже без перевода (le moujik, la baba, le pomeschtchik, la barynia, la chuba, les onoutchis, la pliassowaia), но это знание переплетается у автора с самыми грубыми промахами, делающими рассказ смешным. Достаточно указать, что приводимое в подлиннике слово pliassowaia автор поясняет – chant d’exil et de pauvreté. Все остальное читатель увидит из перевода, который должен был отразить все странности содержания и стиля подлинника.

Примечание переводчика.

Мужичок Стацевско с трудом поднимается. Утро. Голуби, воркуя, порхают по светлой крыше из маисовой соломы. Лошади, стоя у яслей, фыркают от нетерпения. Мужик одевается, натягивает лезгинские панталоны, оборачивает ноги накрест онучами – четырьмя красными шерстяными полосами – и наконец надевает шубу, славную шубу, очень длинную и очень теплую, которая стоила два рубля и годовой сбор меда. Баба Кивкин, его жена перед богом, спит, растянувшись на печке. Он бьет ее пальцем по носу, щекочет по лицу от правой щеки к левой. Он ее будит и говорит:

– Я еду к тестю, в город, купить то, что ты мне приказала: кобыльего молока два меха, флейту еще тоном повыше, чем у брата Серкова, и жирную овцу, которую ты зажаришь к заговенам.

И мужичок, как добрый муж, играет со своей женой. Он тихонько похлопывает по лбу, потом по ноздрям и по шее.

Он говорит ей:

– Я возьму с собой Попова, нашего сынка. Воздух свеж. Это расшевелит Попова! Это его расшевелит!

И мужик принялся шумно хохотать.

Мужик – честный человек. Он занимается сапожным ремеслом. Он ходит в церковь, никогда не ругается. Крестится, когда встречает похоронную процессию, молится каждый вечер и знает, что если его рука взнуздывает лошадь, то ему помогает бог.

Он будит своего сына. Попов протирает глаза кулаками, даже плачет, не зная, чего от него хотят, но мужик возвышает голос и говорит:

– Я еду в город купить кобыльего молока, флейту и овцу. Кто хочет со мной?

– Я! – кричит Попов.

Отец берет сына; сажает его к себе на плечо и идет в конюшню. Потом он закладывает свою телегу с тонкими осями, с высокими колесами, пристегивает лошадей к кожаному дышлу…

Заря; свежий лиловый рассвет разливается над деревней.

И Стацевско и Попов уже в телеге, они хорошо уселись, хорошо закутались. Мужик погоняет лошадей ударом кулака и кричит бабе:

– Я привезу тебе сегодня вечером молока, флейту и овцу!

* * *

Они уехали со двора. Баба тревожится, глядя, как они исчезают вдали:

– Как бы снег не застал их в пути, как бы Попову не было холодно! если бы лошади быстро бежали!..

Она возвращается в дом молча, зажигает свечу перед иконой, стает на колени и поет молитву.

«Бог защитит того, кто живет в страхе божьем. Дыхание творца – божественная лампада, которая освещает все, что есть нечистого в сердце человека. Мы должны приготовить свою душу, он же направит язык наш. Будем следовать закону!»

Отец и сын все это время проезжают поля, долины, равнины.

Попов задает вопросы мужику.

Попову восемь лет, но он уже мудрец.

– Отец, зачем кобылье молоко?

– Для бабы, если она заболеет.

– Отец, зачем овца?

– К заговенам: семье надо хорошо поесть.

– Отец, зачем флейта?

– Для пчел. Пчелы, как и простые люди, любят музыку.

И Попов доволен. Он любознателен и вдумчив. В его голове, окруженной ореолом тонких развевающихся волос, проходят важные мысли, и эти мысли радостные: при них дитя улыбается.

– Я буду пить кобылье молоко, я буду сосать мозг из костей овцы, я буду играть на флейте!

Мужик погоняет своих вороных лошадей:

– Ну, батенька! пошел, голубчик!

И вороные кони словно летят над землей. Они оставляют за собой дороги, рвы, обрывы, реки, большие живые изгороди. И вдруг надвигается степь – как море…

Они едут тогда еще быстрее, но ровною рысью. Ничто не будет задерживать осей – ни колеи, ни камни. Лиловая заря восходит, солнце появляется. Попов бьет в ладоши:

– Как хорошо, день!

И, чтобы позабавить ребенка, мужик напевает плясовую, песнь изгнания и бедности, песнь иронии народной:

Как от северного полюса до южного

Да ни в чем-то нам удачи нет!

А полиция наша – и не двинется!

Наш помещик зло поглядывает.

Ай, ай, тра-ра-рай, ай!

Ох, пречистая, как он зло глядит!

– О ком ты поешь? – спрашивает удивленный Попов.

– О господах, хозяевах полей.

– Полей?

– Да, земли.

Попов не понимает. Он спрашивает:

– А разве у земли есть хозяева?

Мужик одним ударом кнута погоняет лошадей. Он кричит на них яростным голосом:

– Ксс! ксс! чертенята! И обращается к сыну:

– Бедный только умоляет, богатый отвечает только жестокими словами.

– А мы, отец, богаты мы или бедны?..

– Посередине между тем и другим, – сказал мужик просто.

* * *

Полдень! они въезжают в большой город. Тесть очень обрадован. Он дает им кубок чаю, предлагает пироги, пулярку, дает мужику дагестанскую трубку, а Попову фарфорового казака, который высовывает язык. Тесть осведомляется, хорошо ли идет торг башмаками, много ли меду и как здоровье бабы?

Наконец мужик говорит:

– Я приехал за двумя мехами кобыльего молока, ты мне дашь от твоей кобылы.

– Вот они.

– Потом за жирной овцой.

– Сегодня утром я продал последнюю.

– Потом за звонкой флейтой.

– У меня их три, выбирай.

Мужик свистит во все три флейты и берет ту, которая резче всех, потом все идут гулять вместе. Они смотрят на хорошеньких барынь, развалившихся на подушках в своих возках, смотрят на красивые лавки, на людей, разговаривающих по-французски на улицах, и, насмотревшись на все это, мужик решает:

– Пора уже, надо ехать.

И вот отец и сын едут опять по полям, долинам, равнинам, и опять, как и утром, Попов расспрашивает мужика:

– Отец, есть у тебя флейта?

– Да.

– А пчелы любят музыку?

– Как простые люди, – повторяет Стацевско. И он дергает вожжи.

– Пошел, батенька! пошел, голубчик!

Вороные кони словно летят над землей. Они оставляют за собой дороги, рвы, обрывы, реки, большие живые изгороди. И вдруг надвигается степь – как море… Они едут еще быстрее, – ничто не задержит осей – ни колеи, ни камни. Ясный вечер восходит над полем, луна появляется, Попов бьет в ладоши.

– Как хорошо! ночь!

Мужик напевает плясовую:

Как от северного полюса до южного,

Да ни в чем-то нам удачи нет!

– Как красиво – черно! – кричит Попов, довольный, что подвигается в невидимое пространство.

Вот уже два часа, как они несутся в галоп. Месяц светит. Пот на лошадях дымится при лунном свете. Они все мчатся. Восемь подков сливаются в одно сверкание!

– Ксс! ксс! пасхальный барашек! Ксс! ксс! горлинка моей крыши! – кричит мужик своим лошадям.

Но вот внизу у колеса зажигаются две белые точки. Мужик Стацевско чувствует, как легкая дрожь пробегает у него по бокам. Но он храбрее пандура [пандуры – неустрашимая гвардия венгерских королей], сильнее бомбардира; он хлестнул волка кнутом по глазам, волк перебегает с правой стороны на левую, и в то время, как мужик бьет его еще раз кнутом, другие белые точки зажигаются направо и вот уже два волка бегут за телегой. Они прыгают и молча смотрят на мужика…

Стацевско наконец чувствует страх. Он смотрит на бесконечную темную равнину и, опуская взор, видит не четыре, а тридцать золотых точек, прыгающих вокруг него!

– Го, го, го! голубчик! батенька! скорей! скорей!.. И подгоняемые лошади подымают копыта, вытягивают шеи, фыркают. Они так бегут, что кажутся вдвое длиннее.

– Го, го, го! Рай, ра, рай! – рычит Стацевско.

Мужик правит стоя, сильно натянувши вожжи, шапка у него на затылке, глаза широко открыты, смотрят прямо во тьму. Но за [ними] уж мчится целая толпа волков. Слышно дыхание, слышно, как скребут землю когти, будто бежит стадо.

– Го! ай! ра! рай! голубчик! батенька! бегите скорей! И телега летит, мчится, как тень. Стацевско стоит, как ямщик, мрачный почтовый возница с пламенными глазами. Ему страшно… Ему кажется, что вот-вот волки бросятся на него, схватят его за одежду, вонзятся в руки, прыгнут на лошадей, перервут вожжи, разорвут сына. А Попов смеется, он ничего не понимает! По временам он поигрывает на флейте и смотрит на звезды.

– Гу! го! рай, рай! го! гу!..

Бедный Стацевско! он думает о бабе, о прекрасной белокурой бабе, которая ждет у печки или перед [нрзб.] с ячменным жемчужным супом, клокочущим в горшке, он думает, что он расскажет ей о своем путешествии.

Между тем толпа волков все увеличивается, – еще и еще волки; остервененные, сбегаются они сотнями, не воют, ждут, пока лошадь упадет! Ветер забивает в открытый рот мужика. О, как ужасен каждый глоток этого острого ледяного воздуха!

– Хлоп! хлоп! – Гу! го! рай! го! гу! – Хлоп! хлоп! Волк вскакивает на сиденье и хватает мужика за башмак. Стацевско испускает крик, схватывает зверя за ноздри, отталкивает его кулаком, но страшная внутренняя боль сжимает мужика. Он прыгает на спину лошади и рыдает над ушами своих верных животных:

– Скорей, барашек, скорей, голубчик! ради Попова!

– Ради Христа! – закричал вдруг Стацевско. Волк вскарабкался на сиденье; тогда Стацевско бросается с лошади опять в повозку, прячется на дне ее, подымает фартук и смотрит…

Их уже тысяча, три тысячи, семь тысяч, десять тысяч… Это черный океан, искрящийся звездами, – словно адское небо отражается в степи!

А мужик все кричит: – Го! рай, рррай, ра, рай! го!

Но он уже не надеется, он выбился из сил! Попов выпустил флейту, милую флейту, которую так любят пчелы.

– Попов! Попов! – зарыдал вдруг мужик с криком и с жестами обезумевшего.

– Что, отец? – лепечет мужик.

– Попов! Попов! – плачет мужик.

– Ах, отец, что же ты говоришь?

– Попов, Попов! ты видишь волков?

– Да, отец, да!

– Они нас съедят!

– Нет, отец! если пчелы любят музыку, то волки…

Но Попов не кончил! Мужик сжимает горло своему ребенку, изрыгает богохульство, хватает мальчика за голову, за золотые волосы и кричит во тьме: «Рай, рай, рай!» И широким отчаянным размахом он бросает Попова волкам!

Тогда черная толпа останавливается… она останавливается, чтобы разделить ребенка, а повозка продолжает путь…

Вот она проезжает степь. Вот лошади замедляют бег, въезжают в аул с потухшими огнями, баба, прекрасная, белокурая баба, ждет на пороге:

– Ну, Стаць, дорогой мой Стаць, хорошо ли ты съездил? Не холодно ли было Попову? Хорошо ли бежали лошади?

Но мужик не отвечает. Он играет на флейте и хохочет. Он помешался.


Примітки

Подається за виданням: Леся Українка. Зібрання творів у 12 тт. – К. : Наукова думка, 1976 р., т. 7, с. 500 – 506.

Друкується вперше за чистовим недатованим автографом (Інститут літератури ім. Т. Г. Шевченка НАНУ, ф. 2, № 907).

Датується переклад орієнтовно початком 1900-х років.

Д’Еспардес Жорж – маловідомий французький літератор.